> трагикомедия положения человека в космосе (3): я, мое, иноетелеграм-тетерадь

Чтобы перейти, наконец, к разговору о психотерапии, мне всего-то надо связать три слова: “я”, “мое” и “иное”. Но все слова опять в кавычках, не к добру это.

“Я”, в смысле “я сам”, от меня ускользает, это не предмет, “ничто”. “Я” это вроде бы самое “мое”, но мне не принадлежит, как “иное”. Об этом я уже что-то сказал.

“Мое” — все, вне меня или во мне, что в разной степени мне принадлежит, ко мне относится и/или послушно мне. Мое тело, мой дом, мои эмоции, мои мысли и так далее. В отличии от “я”, “мое” может быть опредмечено (это специальное и важное слово здесь). То есть я признаю свое “моим”, но при этом от “себя” отделяю. К примеру, я понимаю, что иногда я злюсь. Злость “моя”, но при этом не полностью со мной совпадает. Я могу говорить о своей злости, могу пытаться злость унять, “не вестись у нее на поводу”, игнорировать или, наоборот, выражать, или еще как-нибудь с ней обойтись, как с неким предметом. Могу обойтись с ней даже как с предметом физическим: могу сказать, что “злость закипает”, могу обозначать ее в пространстве тела, усмотреть ее размер или объем, может даже сказать какого она цвета, тем самым еще увеличив дистанцию между “мной” и моей злостью. Дистанция эта может быть очень разной, и в какой-то момент “мое” может восприниматься и вовсе как нечто “иное”, чуждое — “не знаю что на меня нашло”. Эмоции и мысли не в полной мере мне подвластны, я могу “потерять контроль”, злость может меня охватить, душить меня, может оказаться, что я в гневе, а не он во мне вспыхнул. Из психопатологии известно, как “свое” может быть совсем чуждым — тогда кто-то вкладывает чужие мысли мне в голову, или, наоборот, мои мысли крадет (см. психический автоматизм, Синдром Кандинского — Клерамбо). Но это всегда в некоторой степени так. Мысли и чувства хоть и “мои”, но я их не заказывал, они сами приходят, случаются. И не всегда мне послушны. “Я сам” и “мое” не совпадают, между ними есть зазор. Во всем “моем” есть нечто “иное”.

“Иное” — то, что сопротивляется мне, то, что происходит, случается, а не то, что я делаю. Не все “иное” находится вне меня, и не все “мое” во мне. “Моим” может быть привычный мне ноутбук. А возникшее у меня чувство чем-то “иным”. Граница между “моим” и “иным” не задана строго и навсегда, она подвижна. Мне приходится подстраиваться, учитывать сопротивление иного, иногда я поддаюсь, иногда пытаюсь иное поглотить, присвоить, сделать моим. Иногда это танец, но чаще — борьба.

> как я ноутбук проглотил

Я пишу этот текст, печатая пальцами на клавиатуре ноутбука. Руки, пальцы – мои, глаза — тоже, остальное свое тело я признаю своим, но не то, чтобы особенно его замечаю. Ноутбук мой, но не потому что я его купил, дело не в этом. Ноутбук —“мой”, потому что он мне знаком и работает предсказуемо. Я не смотрю на клавиатуру, когда печатаю, потому что я ее когда-то освоил, и теперь я вообще не думаю о том, какие кнопки мне надо нажать. (Я даже не смогу воспроизвести расположение кнопок если меня попросить нарисовать клавиатуру). Когда я увлечен текстом, я думаю только о том, что мне надо сказать, а не как мне это сделать, потому что я в достаточной мере усвоил русский язык. (Опять же, если начать меня спрашивать о его правилах, то окажется, что я понятия не имею о том, как язык устроен). Если все работает как надо, я не замечаю собственных пальцев, клавиатуры или экрана ноутбука. Есть только деятельность, которую я делаю, а исправно работающие инструменты для меня “прозрачны”, невидимы. Мой мир в этот момент собран так, что я не обо что не спотыкаюсь. Я чувствую себя автором деятельности и граница меня как субъекта смещена, ноутбук с клавиатурой, экраном, и программным интерфейсом становятся “моими”, растворяются в субъекте. Я поглощен делом, я проглотил ноутбук, все остальное уходит на фон.

При этом иное не исчезло полностью. Делать что-то я могу, только испытывая сопротивление “материала”. Язык помогает мне выразить мысль, но и мешает ей, я скатываюсь к привычным оборотам речи, путаюсь, не нахожу нужных слов, да вообще думаю я намного понятнее и яснее, чем пишу (так мне кажется!). Мне требуется усилие, чтобы написать, то, что я думаю. Но, вообще-то, я не знаю, что я в итоге напишу, текст во многом сам ведет меня, и нередко я удивляюсь тому, что в итоге получается. Ограничение телеграма в 4k знаков на пост тоже помогает мне не слишком расползаться, но и мешает развернуть мысль как следует. Это публичный текст, это тоже помогает писать (“кто-то ведь это читает”), но и давит тоже (“это ведь кто-то читает!”), потому что где-то бродят мысли о том, “что я вообще несу”, “написано непонятно как и зачем”, а еще есть лайки, репосты, которые мне вроде бы не так уж важны (?), но и об этом я тоже думаю.

И это когда все идет как надо. А если ноутбук сейчас сломается, он тут же возникнет как отдельный, непослушный объект, я может быть даже буду зол на него, как на существо, обладающее собственной волей, ругнусь на него. И скажу что “он сломался”, “он перестал работать”, а не “я его сломал”. Граница субъекта резко съежится, деятельность распадется, ноутбук выпадет из субъекта, тут же станет “иным”, упрямым объектом.

Субъектно-объектная граница пластична и податлива. Может и мир лишь сон, как мистики говорят. (С.о.н. — субъект-объектное недоразумение?)

Это относительно простой пример, ноутбук хоть и мой, но достаточно далек от меня. Психотерапевтически нам обычно интересно “иное”, которое гораздо более “мое”, чем техника. “Иное” более близкое субъектам — к себе самому или другим людям. Психотерапия — это о признании “моего” “моим”, и о разнообразии способов обращения с “иным” во мне и вне меня.