Окончание страдания в схемах и диаграммах
Чтобы что-то сделать со страданием, надо ничего с ним не делать. Надеюсь, что заявление достаточно парадоксальное и мы можем начать с того места, где закончили.
Страдание — не следствие патологии, так же как неумение с рождения играть на гитаре не следствие какого-то нарушения. Умение играть на гитаре — это навык, который надо специально развивать. Навык не-страдания тоже надо развивать специально. И некоторые принципы сначала кажутся абсурдными, а объяснения принципов — бессмысленными. Так и есть, но это нормально. Если подумать, попытка освоить многие другие навыки воспринимается точно так же.
И хотя любой навык добывается практикой и никакие объяснения не заменят непосредственного опыта, тем не менее, некоторые объяснения лучше и полезнее других. Так что будем стараться, раз уж начали.
Что бы ни делать, лишь бы ничего не делать
Сразу ничего не делать очень сложно. Поэтому приходится все-таки делать что-то, что может привести к пониманию, как не делать ничего.
Можно, например, делать что-то одно и помедленнее. Получится почти «ничего». (Здесь речь как будто сразу про медитацию, но вроде бы сначала про психотерапию)
Сначала надо разобраться, что ты уже делаешь. В прошлый раз мы договорились до того, что делать — это действовать, чувствовать и думать.
Здесь западня. Можно сразу решить, что ничего не делать — значит ничего не чувствовать, не думать и бездействовать, но это самая идиотская идея, которая только может быть по этому поводу. Даже три. Три идиотских идеи. Это прямой путь к депрессии и апатии (я кое-что знаю об этом).
Наоборот, если не получается ничего не делать, то надо делать все как можно лучше. Чувствовать тоньше, мыслить яснее, действовать, а не суетиться.
Для этого надо как можно точнее понимать, что ты чувствуешь, что ты думаешь и как ты действуешь. Почему ты это чувствуешь, думаешь и так поступаешь, и как именно все это взаимосвязано. И как вся эта чехарда соответствует твоим представлениям о том, что должно происходить.
Разбираться в этом совсем не хочется. И есть миллиард объяснений, почему делать этого не надо и почему это бесполезно. Потому что распутывание этой сети ведет прямо к чистой боли. А боль — это страх, и от боли надо бежать. Делать вид, что ее не существует, что есть только «симптомы». В худшем случае выстраивать вокруг боли всю свою жизнь. Пытаться утопить свою боль в алкоголе. Надеяться, что она погибнет под завалами работы. Что просто исчезнет, если на нее не смотреть. Что если бежать быстро-быстро, не задумываться ни на секунду, то удастся от нее оторваться. А если догонит, то не шевелиться, закрыть глаза и не дышать — вдруг не заметит и пройдет мимо. Это и есть страдание.
К чистой боли
Страдать, бегать и прятаться надо до тех пор, пока идея о чистой боли не перестанет казаться такой уж странной. То есть надо отчаяться в достаточной степени. И тогда можно попробовать добраться до чистой боли и ничего с ней не делать. (Скорее всего, сразу опять не получится, но на этот случай тоже есть подводящие упражнения, все нормально)
Чтобы добраться до чистой боли, надо понять, что вокруг нее накручено. Вокруг боли накручено страдание, и надо понимать, из чего оно состоит. Страдание состоит из того, что ты думаешь, что ты чувствуешь и как ты действуешь. И свое страдание надо знать очень хорошо. Все повторяющиеся цепочки чувств, мыслей и действий. Весь репертуар грустных песен, наизусть.
Чтобы начать понимать содержание и взаимосвязь мыслей, чувств и действий, надо начать обращать на них внимание. Сначала хоть раз в неделю, потом все чаще и чаще, пока не получится отслеживать этот процесс с достаточной частотой, а лучше в реальном времени. Это психотерапия. (Терапевтические подходы можно рассматривать через отношение к этим трем доменам: мыслей, чувств и действий. Когнитивные подходы в большей степени заинтересованы во влиянии мыслей на чувства и действия. Поведенческим больше интересны действия. Психодинамическим — чувства.)
Психотерапия в целом направлена на более полное и точное понимание содержания собственных мыслей и чувств. Этот процесс называется осознаванием.
Осознавать приходится медленно. Потому что осознавать не значит просто думать.
Думать можно со скоростью мысли, а это слишком быстро, чтобы хоть что-нибудь понять
Думать — значит оперировать ментальными объектами, и это гораздо быстрее, чем возиться с объектами физическими (мы говорили про два мира в прошлый раз). К тому же можно не думать каждый раз заново: ментальные объекты и их взаимосвязи можно объединять в устойчивые ментальные модели. После чего можно будет оперировать одной целой моделью, а не отдельными объектами, из которых она состоит. Управляться с небольшим количеством больших блоков проще и быстрее, чем с бесконечным количеством объектов, из которых блоки состоят. Эффективность!
Модели можно не конструировать самому, а брать чужие или общие — через воспитание, язык и культуру. (И еще неизвестно какие из блоков «мои», а какие «общественные»). Из множества моделей можно собрать себе мировоззрение. А если вообще не хочется думать, можно взять общественное мировоззрение целиком: там уже все подумано.
Ментальные модели — это очень удобно: огонь надо тушить водой, а не маслом, и не надо каждый раз думать о том, что такое вода, какие у нее свойства, откуда ты об этом знаешь.
Но если все время думать только большими блоками, то получается реальность слишком низкого разрешения и становится сложно понять, что вообще происходит. Возможно, потому что ты и не хочешь этого знать.
Иногда невозможно даже понять, что что-то непонятно, потому что все кажется предельно понятным. «Реальность» скрывается за представлениями о ней. За представлениями о том, что должно быть и чего быть не должно, теряется понимание того, что происходит сейчас.
Непонятно, соблюдением каких именно чужих правил ты себя изводишь и зачем. Какое мировоззрение ты себе наслоил и почему так за него цепляешься. Никто не знает, и чтобы это выяснить, надо задавать себе неприятные вопросы, а потом еще и отвечать на них. Если в ответ на любой из вопросов хочется сказать что-то вроде «это же очевидно», это явно готовая ментало-конструкция, и возможно, пора подумать ее заново (а может и нет, но тогда надо понять, почему не надо).
Повышать разрешение придется до тех пор, пока не станет достаточно четко видна чистая боль.
Идея не в том, чтобы чувствовать себя лучше, а в том, что чувствовать себя лучше.
— Как вы сегодня себя чувствуете?
— Спасибо, гораздо лучше. В прошлый раз мне казалось, что у меня ничего не болит, теперь я понимаю, что ошибался.
Здесь опять западня. В попытках расплести сети страдания можно увлечься, опять засуетиться и начать делать слишком много всего. Путаться в мыслях, захлебываться эмоциями. Пытаться убежать от своего прошлого (выдуманного или реального), но при этом постоянно таскать его за собой, носиться и орать, как кот с привязанными к хвосту пустыми консервными банками. Раскидываться психологическим жаргоном, объяснять свое поведение прошлыми травмами, все время сверяться с болью (как будто это часы). Слушать ее слишком трепетно, будто пытаясь сгладить вину за все годы, что не обращал на нее внимания (поздно уже, она выросла).
Это тупик.
Что надо делать, когда ты в тупике? Правильно, снова отчаиваться.
Но не сдаваться.
Принятие
Если с чистой болью не получается ничего не делать, надо отчаяться в очередной раз и понять про принятие.
Принятие — штука очень хорошая, честная. Обмануть его не получится, но и оно тебя не обманет. Отчаяние ведет к избавлению от страдания, но если ты попытаешься использовать принятие для избавления от страдания, то оно не сработает. И это очень смешно.
Принятие — это интерес через отчаяние
Или отчаянное любопытство, может быть.
Отчаяние до степени «да и черт с ним, будь что будет», отпускание контроля безо всякой надежды, но с долей решимости.
Искренний интерес без одобрения, пускай и через страх: как смотреть на стихийное бедствие и не мочь отвести взгляд.
Подделать ни то, ни другое невозможно.
Как в таких случаях бывает, проще объяснить, чем принятие не является.
Это не одобрение и не неодобрение, не терпение через усилие и не беспомощная покорность.
Но это и не просто баланс. При балансировании слишком мало устойчивости, слишком много усилий и напряжения. Принятие — гораздо более устойчивое равновесие. И его не надо делать, оно само.
Оно не похоже на «не сильно напрягаться», и вообще на умеренность, или на что-то среднее между полярностями. Это гораздо более парадоксальное событие — одновременно активное вовлечение и отсутствие действия.
Принятие — активная позиция по отношению к происходящему, но без усилия. Смирение без поражения. Открытость и любопытство.
Не надо смиряться с болью, не надо пытаться найти в ней блаженство (это другая практика), не надо ее просто терпеть или игнорировать. Надо уметь смотреть на боль, а не из нее. Перестать упираться, дать ей раскрыться, увидеть ее в чистом виде, без лишних наслоений.
Надо не только признавать наличие боли, не только понимать, что боль — это больно, надо осознать, какая она, как она выглядит, что с ней происходит, как она меняется. Перескочить на мета-уровень осознавания. (Теперь осознавать надо сам процесс, а не только его содержание).
В просвете между эмоциями и мыслями увидеть, что они из себя представляют. Заткнуться, смотреть и слушать. Ничего не делать.
Для этого надо отвязаться от ее буквального значения, создать дистанцию между тем, что боль говорит и чем она является, при этом видеть ее так четко и ясно, как никогда раньше.
Обычно ты мыслишь словами. А нужны метафоры, парадоксы, любые двусмысленности, чтобы спрятанной среди слов контрабандой протащить хоть что-то, отдаленно похожее на опыт, не-знание. (Если ты понимаешь только прямое значение слов, тебя ждет гораздо больше работы).
Мое:
[мне семнадцать]
«папа умер»
как будто
коротко и аккуратно дали под дых
придержали под руки
заботливо усадили
как в фильме
медленно
смотришь вниз, пытаясь обнаружить источник боли
и видишь воткнутый в грудь кинжал
в вычурной рукоятке которого глаз
ласково смотрит на тебя в ответ
«я знаю, я знаю»
У более интересного автора:
Джон Апдайк
КентаврБоль, как дерево, пускает корни у него в челюсти. Подожди, подожди! Кенни должен бы подождать еще несколько минут после укола новокаина. Но уже конец дня, он устал и спешит. Кенни был одним из первых учеников Колдуэлла, учился у него еще в тридцатые годы. А теперь тот же самый мальчик, только сильно облысевший, уперся коленом в подлокотник зубоврачебного кресла, чтобы было сподручней, и орудует щипцами, стискивает зуб, выворачивает его, крошит, как кусочек мела. Колдуэлл боится, что зуб раздробится в щипцах и останется торчать у него во рту обнаженным и оборванным нервом. Боль просто немыслимая: целое дерево, все в цветах, и каждый цветок рассыпает в мертвенно-синем воздухе грозди ярких, сверкающих желто-зеленых искр.
Колдуэллу кажется, что боль, распускающаяся у него в голове, — результат какого-то изъяна в его собственной работе, потому что он не сумел вложить в эту мятущуюся душу сочувствие и терпение; и он смиренно приемлет боль. Дерево становится невообразимо густым; ветви и цветы сливаются в единый серебряный султан, конус, столб боли, вздымающийся до самого неба, а в основании столба замурован череп Колдуэлла. Это пронзительно чистое серебро, в нем ни следа, ни капли, ни грана, ни крупицы примеси.
«О, все понятно, надо просто дать боли отыграть, и она пропадет! Я буду ее принимать, и она больше не будет меня беспокоить!» Это не принятие, это хитрая попытка контроля. Не хватает отчаяния. Слишком много надежды, что станет лучше, если потерпеть. Может, станет, а может и нет. Может, станет хуже, кто знает. Может, ты потеряешь от страха сознание, а вдруг и умрешь? Не хватает отчаяния, или может отчаянности. А может быть красоты.
Чувствуй, не рыпайся.
только боль, никакого страдания
Будем жить
С принятием приходит внезапное понимание: эмоции и мысли — это какие-то штуки, которые утверждают, что их можно воспринимать только буквально и требуют немедленного выполнения каких-то действий. И ты веришь всему, что они говорят, потому что иначе — неопределенность, двусмысленность, а это страшно и непонятно. Но «страшно» и «непонятно» ведь точно такие же штуки, и тоже говорят, что все очень серьезно. (И это очень, очень смешно, правда)
Умоляют, пугают: «Иначе! А то…! Ну, пожалуйста!» Уверяют, что они являются чем-то конкретным, призывают серьезно к ним относится.
Смешные
Мысли бывают, эмоции случаются, все это очень интересно, но не так уж и важно. (Не так же «не важно», когда ты пытаешься от них бежать. Это два разных «не важно» и очень важно их не перепутать!)
Иногда боль права, иногда нет. И, оказывается, что даже если она и права, совершенно не обязательно что-то делать по этому поводу.
К боли надо относится с интересом, но не надо ее во всем слушаться. Не надо делать ничего специально наперекор боли. Не надо советоваться с болью перед тем, как что-то сделать, если вы знакомы с ней достаточно близко. Делать надо то, что важно, а не в соответствии с болью или ей вопреки.
Боль неразрывно связана с тем, что важно. Все, что важно, конечно, обернется болью, потому что когда-то закончится. Но боль и указывает на смысл.
Наполненная смыслом жизнь не предполагает отсутствия боли, так же как отвага не предполагает отсутствия страха.
Смысл одновременно очевиден и конкретен, и, в то же время весьма туманен и неопределен. Потому что смысл — не статичный объект, а процесс взаимодейсвтия между тобой и миром. Он не находится у тебя «в голове» и не прячется от тебя где-то в мире. Смысл проявляется в вашем взаимодействии. Так и делай что-нибудь важное! (Не перепутай с неважным! Если сам ничего не придумаешь, то три старых друга — мудрость, красота и любовь — всегда рядом)
Смысл важнее боли, вот и вся мысль.
Что делать с болью? Ничего.
Что делать со страданием? Два раза ничего!
Делать
больше
нечего,
живи
[Примечания: совершенно необязательные пояснения к этому тексту]
