Отрицание трусости 📚 Becker, E. Denial of Death
Перевел вот, для дела надо.
Ernest Becker
The Denial of DeathВсе сводится к очевидной невозможности выдержать совершенство, открыться тотальности опыта. Эта идея, ценная для Уильяма Джеймса, не так давно была разработана Рудольфом Отто в феноменологическом ключе. Отто говорит об ужасе мира, чувстве ошеломительного восторга, изумления и трепета перед лицом творения — mysterium tremendum et fascinosum (fascinans? — прим.пер.) — о непостижимости каждой отдельной вещи, о чуде самого факта существования чего-либо. Описания Отто указывают на свойственное человеку чувство ничтожности перед запредельностью творения; чувство тварности перед сокрушающим чудом Бытия. Теперь мы понимаем как феноменология религиозного опыта связана с психологией — ровно через вопрос об отваге.
Мы можем сказать, что ребенок — прирожденный трус: у него нет сил совладать с ужасом мироздания. Мир как он есть, творимый из ничего, вещи как они есть, вещи, какими они не являются — это слишком для нас, мы не способны этого выдержать. Или, правильнее: мы не смогли бы выдерживать этого, не падая в обморок, не дрожа как осиновый лист, не замирая в трансе, внемля движению, цветам и запахам мира. Я говорю “не смогли бы”, потому что большинство из нас сумели подавить видение изначальной восхитительности творения к тому времени как расстались с детством. Мы закрылись от него, изменили его и больше не воспринимаем мир так неприкрыто. Изредка мы способны вернуть тот мир, вспомнив необычайно яркое детские впечатления — как выглядел любимый дедушка, или свою первую юношескую любовь — вновь ощутив насколько такое восприятие эмоционально наполнено, насколько полно оно удивления. И мы изменяем это восприятие именно потому, что нам необходимо действовать в мире хоть с какой-нибудь степенью спокойствия, уверенности и пониманием направления. Мы просто не можем постоянно, разинув рот, и с колотящимся сердцем, жадно пожирать глазами все поразительное великолепие, бросающееся на нас. Подавление — великое благо, которое позволяет нам жить и принимать решения в безгранично удивительном и непостижимом мире; в мире, настолько полном красоты, величия и ужаса, что если бы животные воспринимали все это, они бы застыли, неспособные двинуться с места.
[…]
Когда мы говорим, что невроз представляет собой правду жизни, мы снова имеем в виду, что жизнь это непосильная ноша для животного, свободного от инстинктов. Человеку необходимо защитить себя от мира, и сделать это он может, как любое другое животное: сужая мир, закрываясь от собственного опыта, забывая и ужасы мира и собственные тревоги. Иначе он бы не смог действовать.
[…]
У некоторых людей собственная ложь вызывает больше проблем, чем у других. Мир — это для них слишком, а способы, которыми они пользуются, чтобы его сдерживать, сокращать его до приемлемых размеров, в конце концов начинают душить их самих. Это, по сути, и есть невроз — человек начинает путаться в собственной неуклюжей лжи по поводу реальности.
