📚 Дж. Шедлер. «То было тогда, сейчас — так». 1/5: Бессознательное
Вся современная разговорная психотерапия так или иначе основывается на идеях, которые озвучил Фрейд. Различные подходы либо продолжают эти идеи, либо критикуют и отвергают их (что тоже неплохо). Если какой-то подход полностью игнорирует идеи Фрейда, то последователям просто приходится выдумывать их заново.
У меня непростое отношение к психоанализу, но я убежден, что для того, чтобы обоснованно критиковать какие-то идеи, неплохо бы понимать, в чем они заключаются.
Джонатан Шедлер написал, мне кажется, самое ясное и понятное объяснение ключевых идей: о бессознательном, о влиянии прошлого, о переносе в терапевтических отношениях и о психологических защитах. Мне так понравилось, что я даже решил его перевести. Это не полный текст, я взял только основные главы, а введение сильно сокращено.
«А вы фрейдист?». На этот вопрос невозможно внятно ответить, и, боюсь, любой мой ответ будет неправильно понят. Вообще-то все специалисты в сфере психического здоровья — «фрейдисты», потому что многие концепции Фрейда просто растворились в культуре психотерапии. Многие из его идей сейчас выглядят настолько очевидными и само собой разумеющимися, что люди не осознают, что они были предложены Фрейдом и были радикальными для своего времени.
Например, для большинства людей очевидно, что психологическая травма может вызывать эмоциональные и физические симптомы, что то, как с нами обращались в раннем детстве, сильно влияет на нашу взрослую жизнь, что у людей бывают сложные и часто противоречивые мотивы, что сексуальное насилие над детьми влечет за собой катастрофические последствия, что эмоциональные проблемы можно решить разговором, что иногда мы видим в других те недостатки, которые не хотим замечать у себя, что сексуальные связи с пациентами — это эксплуатация со стороны терапевта и так далее. Эти и многие другие общеизвестные в психотерапевтической культуре идеи — «фрейдистские». И в этом смысле любой современный психотерапевт — фрейдист, нравится ему это или нет. Даже практика регулярных встреч с клиентами началась с Фрейда.
С другой стороны, на вопрос «Не фрейдист ли вы?» ответить не получается, потому что никто из современных психоаналитических терапевтов «фрейдистом» не является. Я имею в виду, что психоаналитическая мысль сильно развилась со времен Фрейда — хотя это не так-то просто понять, судя по большинству учебников. За последние десятилетия и теория и практика радикально изменились. Область развилась и вышла далеко за пределы исторических работ Фрейда. В этом смысле никто не является фрейдистом. Психоанализ постоянно разрабатывает новые модели и парадигмы. Развитие психоаналитической мысли не закончилось на Фрейде, так же как развитие физики не закончилось на Ньютоне, а развитие бихевиористской традиции в психологии не закончилось на Уотсоне.
[...]
Современный психоанализ это не теория об ид, эго и суперэго (эти термины не использовал и Фрейд, их ввел переводчик). Не является он и теорией о «фиксации», сексуальных и агрессивных инстинктах, вытесненных воспоминаниях или об Эдиповом комплексе, зависти к пенису и страхе кастрации. Вполне можно обойтись без всех этих идей и суть психоаналитической теории и практики останется нетронутой. (Удивлены?) Некоторые психоаналитики могут иногда пользоваться этими концепциями. Многие психоаналитики отвергают их все.
Если психоанализ это не теория обо всех этих концепциях, то о чем он? Идеи, о которых дальше пойдет речь, являются основными для большинства практикующих психоаналитиков.
Репродукция картины, возможно, висела в венской квартире Фрейда
Бессознательное
Мы не знаем до конца ни нашего ума, ни нашего сердца; не осознаем множества важных вещей. Это высказывание уже ни у кого не вызывает сомнений, даже у самого упертого эмпирика. Исследования в области когнитивной науки неоднократно демонстрировали, что мышление и чувства происходят и за пределами осознавания (Bargh & Barndollar, 1996; Kahneman, 2011; Nisbett & Wilson, 1977; Westen, 1998; Wilson, Lindsey, & Schooler, 2000).
Обычно когнитивные ученые не используют слово «бессознательное», а говорят об «имплицитных» ментальных процессах, о «процедурной» памяти и так далее. Терминология не так важна. Важнее сама концепция: память, эмоции, процессы восприятия, оценки и мотивации могут быть недоступны сознанию. Для психоаналитического понимания бессознательных процессов важен один аспект, который когнитивных ученых волнует в гораздо меньшей степени. С психоаналитической точки зрения дело не только в том, что мы не знаем всего, что происходит в нашем уме;
есть то, о чем мы и не хотим знать.
Нечто угрожающее, противоречивое или заставляющее чувствовать нас уязвимыми. Поэтому мы предпочитаем туда не смотреть.
Яркий пример — случай, который произошел в самом начале моей карьеры. Я проводил интервью с участниками программы по исследованию развития личности, и моей задачей было узнать как можно больше о личной истории участников. В основном проводить такие интервью было достаточно просто. Большинству людей нравится рассказывать о себе тому, кто слушает вежливо, с пониманием, искренним интересом и обещает конфиденциальность. Но одно интервью было на удивление нудным. Девушка, у которой я брал интервью — назовем ее «Джилл» — была привлекательна и умна, но несмотря на то, что она, казалось бы, охотно отвечала на все мои вопросы, я совершенно не чувствовал себя вовлеченным в этот разговор. Не сразу, но я стал замечать, что ответы Джилл на мои вопросы сводились к набору абстракций, клише и банальностей. И я никак не мог составить впечатление ни о Джилл, ни о значимых для нее людях.
Наш разговор выглядел примерно так:
— Могли бы рассказать подробнее о своей сестре? Что она за человек, какие у вас были отношения?
— Она невротик.
— Что в ней невротичного?
— Ну, просто невротичная.
— Я не уверен, что понимаю, что значит «просто». Можете помочь мне понять что в ней невротичного?
— Вы же психолог, вы знаете что значит «невротик». Это слово лучше всего ее описывает. Я уверена, что вы видели много таких же, как она.
После длительных распросов Джилл наконец сказала мне, что ее сестра была язвительной и говорила гадости про их отца, чтобы опозорить его. Джилл описывала своего отца как доброго, заботливого человека, который никак не заслуживал такого жестокого отношения от неблагодарной дочери. Я раз за разом просил Джилл привести конкретный пример того, на что жаловалась ее сестра. В конце концов Джилл описала случай, который произошел, когда ей было пять лет, а ее сестре — семь. Семья была на пляже, и ее сестра вела себя «стервозно и сама напрашивалась». Ее добрый, заботливый отец вышел из себя и удерживал свою семилетнюю дочь под водой так долго, что та чуть не утонула.
Рассказывая эту историю, Джилл подчеркивала, что сестра сама провоцировала отца. Джилл как будто не осознавала, что только что описала случай жестокого обращения с ребенком. Она приводила и другие примеры «невротичного» поведения своей сестры, каждый из которых заканчивался насилием со стороны вышедшего из под контроля отца.
Я не думаю, что Джилл пыталась обмануть меня или утаить правду. Что меня поразило — Джилл, похоже, не осознавала, что из этих событий можно сделать какие-то другие выводы, кроме того, что ее сестра — невротик. Это довольно яркий пример того, что я имею в виду, когда говорю, что есть вещи которые мы, судя по всему, знать не хотим.
Прошу вас обратить внимание на то, что этот эпизод никак не связан с «вытесненными воспоминаниями», которым уделяется много внимания в учебниках и при изображении психоанализа в медиа. «Вытесненные воспоминания» не имеют никакого отношения к современной психоаналитической терапии. Выявление вытесненных воспоминаний не является целью психоаналитической терапии и не являлось с начала 1900-х. Цель терапии — свобода и возможность выбора через более полное осознавание собственного опыта здесь и сейчас. Насколько мне известно, никто из терапевтов, замешанных в скандально известных случаях о «ложных воспоминаниях», не был психоаналитиком.
Проблема была не в том, что Джилл чего-то не помнила. Напротив, воспоминания были четкими и ясными. Но Джилл была ограничена единственной интерпретацией тех событий и не позволяла себе рассмотреть другие возможные интерпретации своего опыта. Такой жестко зафиксированный взгляд на вещи, несомненно, когда-то был нужен Джилл. Например, в детстве, в ужасающе опасной обстановке, он позволял ей сохранять чувство безопасности, в котором она отчаянно нуждалась. Это важная мысль для психоаналитической терапии: большинство психологических проблем когда-то были способами справиться с жизненными обстоятельствами. Способы были, может, и затратные, но все же они работали. Проблемы возникают, когда обстоятельства меняются, и старые способы перестают работать или вредят больше, чем помогают, но мы все равно продолжаем их использовать.
Противоречивый ум
Другая центральная идея заключается в том, что у человека может быть одновременно два (а то и больше) мнения по одному и тому же поводу. Мы можем испытывать и любовь и ненависть к одну и тому же человеку, мы можем желать чего-то и одновременно бояться этого, мы может хотеть несколько противоречащих друг другу вещей сразу. Нет ничего удивительного в том, что люди испытывают сложные, противоречивые чувства. Поэты, писатели и вообще размышляющие над жизнью люди всегда это знали. Психоанализ предложил словарь, с помощью которого можно говорить о внутренних противоречиях, и способы работы с этими противоречиями, помогающие облегчить страдание.
Джордж Бернард Шоу однажды написал: «Мудрость — это способность удерживать в уме две противоречащие друг другу мысли одновременно, не теряя при этом возможности действовать». [На самом деле это несколько искаженная цитата из «The Crack-Up» Ф.Скотта Фицджеральда. — примечание переводчика] Психоаналитическая психотерапия направлена на взращивание такой мудрости.
Термины «амбивалентность» и «конфликт» обозначают внутреннее противоречие. В этом контексте конфликт означает не разногласие между людьми, а противоречие, диссонанс в нашем уме. Мы можем пытаться разрешить противоречие, не признавая один из аспектов наших чувств — пытаясь исключить этот аспект из осознавания — но непризнанные чувства все равно прорываются наружу.
Мы просто спорим сами с собой
В работе со своими пациентами я иногда привожу такую аналогию: это как ехать на машине, поставив одну ногу на газ, другую на тормоз. В конце концов мы, наверное, куда-то и доедем, но не без дерготни и нервотрепки.
Многие люди испытывают конфликт по поводу близости. Наверное, у всех есть знакомый, который жаждет близких отношений, но снова и снова испытывает романтические чувства к недоступным для него людям. Такие чувства могут указывать на бессознательный компромисс между желанием близости и страхом привязанности. Мой друг постоянно испытывает романтический интерес одновременно к нескольким людям. Он страшно мучается по поводу того, кто из них ему больше подходит, но одновременное увлечение двумя людьми гарантирует ему, что он не окажется в более глубоких отношениях ни с одним и них.
Один из первых моих пациентов не мог позволить себе признать собственное желание заботы. Он приравнивал это желание к слабости и выбирал холодных, отстраненных и даже жестоких женщин. Эти женщины никак не могли удовлетворить его стремление получить заботу. Не удивительно, что он был разочарован в близких отношениях. На терапии он осознал свое желание эмоциональной близости и теплоты. И только тогда он смог выбрать любящего и заботливого партнера.
Когда оба в паре испытывают конфликт по поводу близости, мы часто можем видеть танец, в котором партнеры бесконечно притягивают и отталкивают друг друга. Как только один движется навстречу, второй стремиться прочь, и наоборот. Дебора Лейпниц написала проникновенную книгу по психоаналитической терапии как раз об этой дилемме — «Дикобразы Шопенгауэра». Название отсылает к истории, рассказанной Шопенгауэром, о дикобразах, которые пытаются согреться холодной ночью: они прижимаются друг к другу, но колят друг друга своими иглами. Поэтому им приходится разойтись в разные стороны, но вскоре они начинают замерзать, поэтому снова прижимаются, снова ранят друг друга, и цикл начинается сначала.
Конфликты, связанные с гневом, тоже очень частое явление. Некоторые люди, особенно те, кто склонен к депрессии, неспособны признать или выразить гнев в отношении других людей и вместо этого клянут себя. Уильям Стайрон в книге Darkness Visible: A Memoir of Madness описывает как он выиграл литературную премию, получил чек на $25 000 и сразу же его потерял. Позже он осознал, что случай не был таким уж случайным, но был проявлением глубоко укорененного ощущения собственной ничтожности.
Есть много причин, чтобы не признавать гнев. Мы можем бояться возмездия или бояться, что наш гнев ранит того, кого мы любим, мы можем бояться, что из-за этого нас бросят, отвергнут. Гнев может быть просто несовместим с нашим образом себя как любящего человека, мы можем испытывать вину или стыд за то, что у нас есть злость на человека, который заботился о нас, и так далее.
У меня был пациент, чьи родители пережили холокост и многим пожертвовали ради того, чтобы у их сына была лучшая жизнь. Они не покладая рук трудились на неприглядных работах, чтобы он мог поступить на медицинский и стать успешным человеком. И поэтому гнев на любого из родителей оборачивался сокрушительной виной. Мой пациент не мог позволить себе злиться на родителей, но ужасно относился к друзьям, коллегам и к самому себе. Нам потребовалось много работать, прежде чем он смог осознать свой гнев и понять, что любовь и благодарность могут сосуществовать с гневом и обидой. Он понял, что его злость на родителей не умаляет его любви к ним, его горести по поводу того, что им пришлось пережить, и его благодарности за то, что они для него сделали.
Некоторые выражают непризнанный гнев через пассивно-агрессивное поведение (еще один психоаналитический термин, который проник в более широкий терапевтический словарь). Например, тот, у кого регулярно подгорает семейный ужин, возможно таким образом одновременно выражает и любовь к семье, и обиду. Готовя ужин, он выражает любовь и преданность семье; делая его несъедобным — выражает гнев.
Моя мама часто пассивно-агрессивно выражала гнев, заставляя людей ждать ее. Она собиралась забрать меня из аэропорта, когда я прилетал домой из колледжа, а потом опаздывала на пару часов. Для нее встретить меня в аэропорту было проявлением преданности, что соотносилось с ее образом себя как любящей, самоотверженной матери. А опоздание — просто случайностью. К сожалению, эта «случайность» повторялась из раза в раз. У нее, без сомнения, было множество причин для обиды, но я думаю, что одной из причин был сам факт того, что я вообще улетел.
Очаровательным примером такого противоречивого отношения стал случай, который произошел, когда я редактировал эту главу. Я сидел с ноутбуком в уличном кафе, ко мне подошла девочка полутора лет с соседнего столика, подобрала с земли красивый листочек и, широко улыбаясь, протянула его мне. Как только я сказал «спасибо» и потянулся, чтобы взять его, она тут же отдернула руку и очень радовалась по этому поводу. Такое же поведение я вижу и у взрослых, но обычно это выглядит не так очаровательно.
Завершающим и более «клиническим» примером конфликта являются пациенты, страдающие булимией. С одной стороны, переедание может выражать отчаянное желание поглощать все подряд, чтобы, допустим, заполнить внутреннюю пустоту. Симптом словно говорит: «Я так отчаянно нуждаюсь во внимании и заботе, что эту жажду невозможно утолить». Процесс вызова рвоты выражает другую сторону конфликта: «У меня нет никаких потребностей, я все контролирую и мне ничего не нужно». Конечно, обычно все гораздо сложнее, и у внутреннего конфликта может быть много сторон, а не только две.
Этот пример иллюстрирует только два из множества возможных причин переедания и вызова рвоты. Психологические симптомы часто имеют одновременно много причин и нужны сразу по нескольким поводам. Мы используем термины «сверхдетерминация» и «множественность функции» чтобы это описать. Но к этому мы еще вернемся.
Психоаналитические терапевты первыми указали на то, что в основе психологических проблем лежит внутренний конфликт или противоречие, но стоит отметить, что каждая терапевтическая традиция тем или иным образом обращается к теме конфликта. Когнитивные терапевты могут говорить о конфликте в терминах противоречащих убеждений или схем, бихевиористы — о конфликте приближения/избегания и противоречии между краткосрочным и долгосрочным подкреплением, гуманистические терапевты могут рассуждать о противоборствующих системах ценностей, а системно-ориентированные терапевты — о конфликте ролей. Но всем известно, что внутреннее противоречие присуще человеку.
Когнитивный ученый Даниел Канеман получил Нобелевскую премию за исследование, описывающее конкурирующие когнитивные процессы принятия решения, которые он назвал «Система 1» и «Система 2» (Kahneman, 2003, 2011). Система 1 работает интуитивно, автоматически и относительно невосприимчива к новой информации или изменению обстоятельств. Она работает «обычно быстро, автоматически, не требуя усилий, ассоциативно, имплицитно (недоступно для интроспекции)» и часто эмоционально заряжена. Напротив, «Система 2 работает гораздо медленнее, последовательно и требует усилий, за этим процессом с большей вероятностью удастся наблюдать и сознательно его контролировать» (Kahneman, 2003, p. 697). Эти когнитивные системы работают в тандеме и часто противоречат друг другу. Возможно, эти противоречия имеют основания в самой структуре мозга, и две системы принятия решения описывают активность базальных ядер и префронтальной коры, соответственно.
Эти открытия когнитивной науки, основанные на строго контролируемых экспериментах, поразительно рифмуются с описанными Фрейдом больше века назад сознательными и бессознательными процессами. Когнитивные и нейронаучные исследования не дискредитировали ключевые психоаналитические идеи — напротив, они предоставили эмпирическую базу для многих предположений психоанализа. Это помогает психоаналитикам лучше понимать психические процессы и находить эффективные методы терапии (Gabbard & Westen, 2003; Westen & Gabbard, 2002a, 2002b).
